Разумеется, слух о моих кулинарных новинках в харчевне Эдо давно просочился в Тибу. Если в столице Киото уже давно выцыганили рецепты и вовсю трескали суши, сасими, то вот провинция еще отставала. Вроде бы и соевый соус, и хрен васаби, редис дайкон, листья сисо — все это по отдельности известно и давно употребляется японцами в больших количествах. Но вот так, чтобы все сложить вместе, завернуть колбаской в рис, украсить водорослями нори, посыпать икрой да порезать на дольки — до этого местная кухня самостоятельно, без моей помощи, дошла бы только через пять веков.

К тому моменту, когда я встал за разделочный стол, на котором уже лежало огромное филе тунца, весь двор крепости был плотно забит людьми. Жители Тибы надели свои лучшие, расписные кимоно, женщины сделали красивые прически, самураи щеголяли дорогим инкрустированным оружием, которое в качестве трофеев в больших количествах попало в мои войска после двух последних сражений. Фонарики тётин создавали интимную атмосферу, горожане и военные перемешались в группах, между которыми сновали слуги с пиалами саке. Я приказал выкатить из подвалов несколько бочек этого алкогольного напитка, так что любой желающий мог подойти к импровизированному бару и самостоятельно налить себе аперитива.

Дабы обслужить всех желающих, мне в помощь пришли все повара Тибы, которые, надо сказать, намного быстрее и слаженнее начали нарезать суши и сасими. Тем не менее у нашего стола тут же образовалась очередь, и каждый считал своим долгом выразить мне свое восхищение блюдом. Казалось, в этот день все сословные границы исчезли, и самый родовитый самурай спокойно разговаривал с обыкновенным рыбаком, а крестьянин выпивал вместе с управляющим замком. Формат фуршета явно пришелся подданным по душе.

Спустя два часа в центре двора самостоятельно организовался небольшой оркестр. Один музыкант с бивой — инструментом, напоминающим лютню, двое с сякухати — флейтами, один барабанщик, ну и как же обойтись без сямисэна — щипковой трехструнной мандолины. Ими вооружились две дамы, которых я, кажется, видел в чайном домике при своем первом объезде города. Позади оркестра полукругом выстроились девушки разного возраста — от замужних дам до самых юных горожанок. Импровизированный хор запел «кунихомэ-но ута» — песню, прославляющую страну. Что-то про чаек, порхающих над широкими равнинами моря, про дым родного очага, про рассветы и закаты над горой Фудзи — одним словом, длинный, немного заунывный гимн Японии.

Одна девушка из хора мне особенно приглянулась. Черноволосая, с высокой грудью и нежными чертами лица. Маленькие ушки, длинная шея, умело подведенные брови. Ее алые губы, выводя слова песни, так и просились к поцелую.

— Как тебя зовут? — спросил я девушку, дождавшись, когда гимн закончится и она подойдет за своей порцией к столу.

— Нуэко, — опустив глаза, ответила красавица.

А имя-то говорящее! Нуэко — местная птица с громким, пронзительным криком. Обычно служит сравнением для громко плачущего или стонущего (!) человека.

— Ты очень хорошо поешь! Хочешь, я покажу тебе свиток со словами старой песни «кунихомэ-но ута»?

— Прямо сейчас, господин? — стрельнула в меня глазками Нуэко.

А ушки порозовели!

— Зачем ждать?

Уже поднимаясь по лестнице в архив вслед за девушкой и имея возможность убедиться, что и сзади ее фигура обладает всеми нужными женскими прелестями, я почувствовал сильное возбуждение. Не успели мы войти в комнату, как я обхватил ее сзади, запустил одну руку под отворот кимоно, второй стал задирать подол. Девушка охнула, дернулась, но мой поцелуй в ее незащищенную шею свел на нет зарождающееся сопротивление. Нуэко глубоко вздохнула, застонала и сама обвила меня руками. Мою ладонь наполнила ее правая грудь с напряженным соском, а вот левая рука все никак не могла справиться с нижними юбками. Уже совсем теряя терпение, рванул одежду вверх, что-то треснуло, и я наконец добрался до ее попки.

Девушка встала на колени прямо на пол, куда я смахнул стопку пергаментных свитков, оперлась на ладони и с громким, сладостным стоном отдалась моему мощному порыву. Все кончилось очень быстро, и мне показалось, что Нуэко даже не успела испытать оргазм. Пришлось увлечь ее в свою спальню — и успокоились мы только после полуночи. А перед самым рассветом нас разбудил тревожный бой замкового колокола.

Принц Ходзуми Сё был недоволен. И это еще мягко сказано! Вместо того чтобы забавляться с наложницами на женской половине дворца Сюри, пить теплое саке и играть в го с друзьями, он в дождь и слякоть вынужден тащиться по склону горы. Справа — обрыв в море Эдо, слева — насыпь, камни и извилистая дорога, которую и тропой назвать — великую честь оказать. Воины-вако и слуги прорубают в кустарнике проход, но дело идет туго. Темно, мокро, везде мерещатся самураи этого демона Ёшихиро Сатоми.

А ведь как все хорошо начиналось. В первый день месяца сацуки — месяца посадки риса — Ходзуми был вызван во дворец своего отца Сё Хаси. Десять лет назад первый король Рюкю объединил всю Окинаву под своей властью. Княжество Хокудзан («Северная гора») пало первым. Быстрым наскоком Сё разгромил войско князя Микату Сами, а самого властелина домена убил в схватке один на один. Вслед за Северной горой последовала Южная — княжество Нандзан. Ходзуми в те годы был еще подростком, но отлично запомнил праздник в честь победы над Нандзаном — с разноцветным китайским фейерверком, настоящими японскими гейшами с Хонсю. Правда, недоброжелатели поговаривали, что своим триумфом Сё обязан помощи японских пиратов-вако, которые ударили в спину «Южной горе», и китайскому золоту (на которое наверняка и были наняты вако). Столицей всей Окинавы и окрестных островков стала «Центральная гора» — Тюдзан. А сам Сё Хаси получил от китайского императора Чжу Ди титул вана. С тех пор островные жители зажили если не счастливо, то весьма обеспеченно. Все торговые маршруты из Японии в Китай или из Кореи в Японию проходили мимо Окинавы, и люди Сё Хаси исправно имели свою мзду. А те торговцы шелком, фарфором или пряностями, которые не хотели платить дань, попадали в руки пиратов, которые получили в бухтах острова отличные базы. Несколько лет назад вако расплодились настолько, что начали нападать и на китайские суда. В результате отношения с новым императором Поднебесной испортились. Китай объявил о политике хайцзин и запретил японским кораблям появляться в своих гаванях. А заодно и судам королевства Рюкю (император Чжу Хоуцун плохо разбирался в княжествах островного соседа). Но нет худа без добра. Китайских торговцев заменили португальцы. Южные варвары не боялись вако. Их огромные черные корабли были вооружены бронзовыми пушками и топили джонки вако с одного залпа. Португальцы привезли ружья, морские компасы, линзы для подзорных труб и еще множество любопытных безделушек. Так Ходзуми первый среди всех сыновей Сё Хаси установил в своем дворце настоящее зеркало. Не полированный бронзовый лист, а подлинный венецианский шедевр. На себя приходили полюбоваться и аристократы Окинавы, и дамы из разных слоев общества. Последним Сё был особенно рад…

И вот вызов отца.

— Садись, сын, — указал на подушку рядом с собой пятидесятилетний король Рюкю. Последние годы Сё Хаси сильно сдал. Много болел — белки глаз пожелтели, его мучила изжога и боли под нижними ребрами. Лучшие врачи только разводили руками и советовали молиться богам. — Ты следишь за тем, что происходит на островах? — Король положил под язык мятный шарик и прикрыл глаза.

— Война у них, — пожал плечами Ходзуми. — Все как обычно.

— И это наследник престола, — горестно вздохнул Сё Хаси. — Будущий ван Окинавы!

— А что не так? — неуверенно поинтересовался «будущий ван».

— На, почитай, что пишут наши португальские покровители. — Король протянул сыну свиток письма.

Битва при Хиросиме… железные ежи… пушки, картечь. Сражение у форта Киёси… воздушный шар, гранаты… Клятва пяти обещаний… Смерть одного регента, смерть второго… Ух ты!.. Сёппуку сёгуна из династии Асикага! Даймё Ёшихиро Сатоми, война с кланом Симадзу, запрет христианства… Отмена политики хайцзина для торговых кораблей Сатоми. ЗАХВАТ ЧЕРНОГО КОРАБЛЯ! Вот это да…